Свобода

Три ошибочных представления о свободе

Свободный человек волен выбирать. Настоящий выбор возможен в том случае, если есть возможность обрести настоящее удовольствие. Увы, матрица нашего опыта не дает нам свободы выбора. Почему – понять несложно. Мы вечны, а вот возможности, доступные нам – временны. Мы жаждем чистого счастья, но все, что нам может дать материальный мир, сопряжено с болью. Все, что мы в нашем нынешнем положении можем выбрать в этой матрице – призрачно. Мы делаем выбор среди теней, любви, деятельности, общественной жизни, отдыха и прочего – того, что возникает и с течением времени исчезает. При этом наш опыт настолько убедителен, что очень трудно понять, что мы лишены подлинной свободы выбора. Матрица дает нам три определения свободы: в благости, страсти и невежестве. К сожалению, все они ложны.

Концепция свободы, относящаяся к гуне благости (саттвическая), оставаясь ложной, превосходит остальные две. Согласно ей, человек стремится к свободе, придерживаясь норм морали и приобретения знания. Эти две добродетели делают его все более и более отрешенным. Однако, предостерегает Шрила Прабхупада, мораль и знания не дают нам власти над своими органами чувств: глазами, языком, носом, ушами и тактильным ощущением. Наше сознание, даже в состоянии благости, подвержено влиянию разнообразных физических, эмоциональных и мыслительных явлений, благоприятных, неблагоприятных и смешанных по характеру. Они возникают автоматически по воле судьбы. Человек просвещенный, обладающий высокими моральными качествами, воспринимает эти явления спокойно и аналитически. Тот, кто отрешился от собственных ощущений, может считать себя свободным. Да, подобное знание вместе с отречением способны избавить ум от ощущения неуверенности. Однако, если ученый уравновешенный человек мирится с заточением в темнице материальных ощущений, его нельзя считать по настоящему свободным. Шрила Прабхупада объясняет это в седьмой главе книги Раджа-видья:

«Благость, тоже своего рода скверна. Благодаря ей человек осознает собственное положение и духовные истины. Его проблема в том, что он думает: «Теперь я все понял. Теперь проблем нет». Он хочет оставаться здесь. Иными словами, человек в гуне благости уподобляется заключенному, которому смягчили условия содержания. Ему нравится в тюрьме и он хочет там остаться».

Двойственное положение человека

С одной стороны, мы как личности – духовны и вечны. С другой, как часто говорил Шрила Прабхупада, привычка – вторая натура. Например, мы привыкли радоваться или огорчаться поворотам жизни. На языке Гиты эта привычка называется двандва-моха, иллюзия двойственности, которой подвержены обитатели материального мира. В одной из лекций Шрила Прабхупада объяснял на примере человека, оплакивающего смерть сына. Если умрет сын, кто не заплачет? Даже просвещенный, высоких моральных устоев человек станет оплакивать такую потерю. «Это привычка», сказал Шрила Прабхупада. «Просто человек в гуне благости постарается отнестись к удару судьбы философски».

В древности, под словом философия, прежде всего, понимали метод интеллектуального разделения духовной сущности от привычек тела и ума. Средиземноморские философы-классики, заложившие основы европейской цивилизации, знали, что духовность человека можно ослабить или усилить. Развивая добродетели, мы ее усиливаем, утрачивая – напротив, ослабляем.

«Виртус» на латыни, кик и «вир» на санскрите означает «сильный». Следовательно, добродетель есть свойство сильного, здорового духа.

Согласно классическим европейским представлениям существует четыре добродетели, главная из которых софия, подлинное знание о вечной душе. Остальные три это: стойкость, справедливость и умеренность во всем. В ведической культуре у них есть четыре аналога: правдивость, аскетизм, милосердие и чистота. Они развиваются, когда человек искореняет греховные дурные привычки. Развитие добродетелей делает решительным Вйавасайа-атмика (Бхагавадгита 2.44).

Твердую приверженность пути истины древние греки называли философией, отсюда произошло известное нам слово «философия». Она необходима, чтобы не привязываться к материи. В конце концов, «истина» означает вечную правду, не имеющую ничего общего с нашим временным рукотворным образом собственной сути. Этот образ «правдив» только в биологическом, психологическом и социальном смысле, аналогично тому, как «истинно» отцовство. Отцовство – всего лишь временная роль, но чтобы признать этот факт необходимы решительность и добродетель.

В минуту скорби об умершем сыне добродетельный отец утешается трезвым взглядом на глубинный смысл такого поворота судьбы. Он не считает собственностью все, что ему дают и затем отнимают полубоги, ибо знает – вечная душа не может владеть ничем временным. Следовательно, добродетельный человек не считает несчастье злом, поскольку оно, зачастую, бывает полезным, т.к. в счастье мы склонны забывать, что ничто в этом мире не вечно. Боэций в «Утешении Философии» приводит слова самой Философии, греческой и римской богини – покровительницы мыслителей. «Если бы ты мог видеть план провидения во всей его полноте, то понял бы, что зла там нет вовсе».

В этом мире за счастьем следует несчастье, так уж он устроен. Когда жена бездетного царя Читракету наконец-то родила сына, его счастью не было границ. Поэтому, когда в результате дворцовых интриг, ребенок был отравлен, для отца это было страшным эмоциональным ударом. Нарада обратил внимание царя на то, что еще недавно при мыслях о сыне он ликовал. Утрата несколько дней назад была той самой радостью, которую он теперь оплакивал. Сын был «добром» и «злом», «другом» и «врагом», он принес и счастье и горе. Поняв это, Читракету обрел нечто ценное – отречение.

Для того, кто безразличен к материальным приобретениям и потерям, «быть» значительно важнее «становиться» (например отцом). И в счастье и в горе добродетельный человек, независимо от материальных обстоятельств, предпочитает действовать как вечная душа, духовная сущность. В противоположность ему человек, чьи добродетели слабы, зависит от перемен судьбы, ее приливов и отливов. Появление и уход приятных и неприятных обстоятельств он расценивает как добро и зло. Он ничего не знает о своей карме, о колесе судьбы, а потому судьба для него – не более чем слепая случайность. Он может полагать, что судьбы не существует вовсе, и успех – лишь награда за упорный труд, а поражение – следствие собственной лени. Как бы там ни было, он отождествляет себя с той матрицей, в которой формируется личность, и связывает свои интересы с впечатлениями, полученными в ней. Так духовное по своей природе существо попадает в зависимость от неустойчивых материальных (пракрити) обстоятельств. Это плохая привычка. Когда привычка обретает над человеком все большую власть, она становится зависимостью. Эту зависимость можно назвать грехом. Слово «грех» (грех – действия, противоречащие наставлениям и заповедям Бога) по происхождению связано со словом «разделять», родственным санскритскому санутар «далеко».

Следовательно, грех – привычка, отделяющая нас от собственной сущности. В Шримад Бхагаватам (1.17.38) перечислены основные греховные привычки: дйюта, азартные игры и беспочвенные рассуждения, пана, употребление алкоголя и прочих одурманивающих средств, стрия, половые отношения вне брака, и шуна, убийство животных, мясоедение. Подобная деятельность накрепко привязывают душу к телу, разрушает четыре добродетели (знание о душе, стойкость, справедливость и умеренность) и вызывает духовную слабость. Беспомощная душа не в силах сопротивляться усиливающимся позывам насилия и порока и совершает аморальные поступки, преступления, влекущие за собой страдания, как в этой жизни, так и в следующих.

«Свобода» в гуне благости

В своих лекциях  Шрила Прабхупада иногда переводил слово пракрити как «инструмент» или, уточняя, «инструмент наслаждения». Инструмент – это механизм, машина. Все мы заключены в капсуле тела, невероятно сложной машине, состоящей их тонкой и грубой материи. Подобное современным автомобилям, оно сулит свободу и беззаботное удовольствие.

Гуна страсти оснащает тело набором познающих органов чувств (гьянендрия: ухо, кожа, глаза, нос, язык) и деятельных органов чувств (кармендрия: рот, руки, ноги, гениталии и анус). Они заверяют, что исполняют любые наши желания, и нам следует просто устроиться поудобнее и расслабиться. И все же, вместо верной службы эти чувствительные инструменты порабощают нас. Их так называемое служение чревато появлением опасных привычек.

Проведя множество жизней в низших формах, мы в погоне за наслаждениями привыкли давать волю чувствам. Блуждание чувств приводит к усилению желаний. Усиливаются желания – растет наша зависимость от чувств. Даже у человека в гуне благости, внешне свободного, в любой момент могут пробудиться дремлющие до поры привычки к перееданию, чрезмерному сну и сексуальным утехам. Шрила Прабхупада пишет:

«Освобожденной душой называют того, который обладает достаточным знанием о природе материального мира и потому не привязан к телесным представлениям о жизни. Но иногда, из-за невнимательного поведения, даже освобожденные души попадают под власть иллюзорной энергии. Это обусловлено их застарелой связью с гунами материальной природы».

Следовательно, знания и достойного поведения еще не достаточно, чтобы искоренить привычку потакать чувствам. Как говорится во второй главе Бхагавадгиты, чувства столь сильны и непокорны, что могут силой овладеть даже умом разумного человека, старающегося их обуздать.

Ум – категория благости. Чувства же страстны, они расположены рядом с умом, поскольку они – органы сбора информации (слух, тактильное ощущение, зрение, вкус и обоняние) и деятельности (еды, воспроизведения звуков, хватания, передвижения, секса и удаления отходов жизнедеятельности). Сталкиваясь с различными объектами, чувства могут в любой момент прийти в возбуждение и вывести из равновесия ум достойного человека, заставив забыть его о собственной вечной сущности. В этом случае ум сам становится объектом влияния времени. В подобном состоянии, он – худший враг души.

Во временном мире ум охотится за радостями, которые оборачиваются старостью, болезнями, смертью и новым рождением. Однако, мы по привычке продолжаем полагаться на неуемные ум и чувства. Эта привычка порождает концепцию свободы, построенную на страсти. Нечто вроде того, что отдельные мыслители называют «инструментализмом».

Инструменталист – это человек, для которого «приборная доска» ума и чувств – единственно надежный источник знания. Он полагает, что при помощи этих инструментов способен решить все проблемы материального существования. Для него человек отличается от прочих существ не наличием добродетелей, а сложностью стоящих перед ним проблем. Отличить верное от ошибочного, подлинное от лживого, можно только руководствуясь соображением пользы. Польза – единственное мерило истины. В практических вопросах бессмысленно прибегать к теориям о душе и ее добродетелях. Следовательно, они ложны. Теории оцениваются не на основании того, насколько они «хороши», а по их последствиям, что они нам дадут.

Страстный философ использует ум и чувства как инструменты, намереваясь при их помощи откопать сокровища материальной природы, ее скрытые богатства, редкостные удовольствия и тайные космические источники энергии. Он надеется, что все это послужит роду человеческому. Его взгляды перспективны и он надеется на будущее. Для него «стать» важнее чем «быть».

Но кем он станет? Кем угодно только не свободным. Поскольку инструментализм по сути своей сводится к телесной философии, его будущее – лишь бесчисленные рождения и смерти. Космические технологии дали человеку возможность подняться высоко в небо. Но если, пребывая в теле человека, я считаю, что все важнейшие, жизненные проблемы можно разрешить при помощи подобных полетов, то я не заслуживаю ничего лучшего, чем рождения птицей.

«Свобода» в гуне тьмы.

Человек в гуне благости ищет свободу в том, чтобы «быть», а не «становиться», в гуне же страсти наоборот в том, чтобы «становиться», а не «быть». Свобода в гуне невежества состоит в небытии, нигилизме. Такой человек в своем мировоззрении ретроспективен. Постоянные воспоминания о прошлом наполняют его сердце страхом, гневом и разочарованием. У него нет надежны ни на настоящее, ни на будущее. Он предпочитает не углублять свои отношения с миром, отрицая собственно естество. Для стремящихся утратить свою сущность, существует множество весьма сложных и строгих философских систем. Однако сегодня на Западе многие выбирают более легкий путь: алкоголь, наркотики и самоубийство.

Более того, существуют нигилисты столь ярые, что им недостаточно собственного саморазрушения. Они желают утащить за собой весь мир. Агрессией, жестокостью, стремлением подавить окружающих и повелевать ими, они стараются избавиться от необходимости трезво задуматься о смысле жизни. Их слепое яростное стремление нанести миру сокрушительный удар и наступить ему на горло – не более, чем позыв к самоуничтожению. Свидетельства тому – исторические примеры знаменитых тиранов Калигулы и Адольфа Гитлера. Пассивен ли нигилист или агрессивен, его цель – уничтожить невыносимые жизненные противоречия, что означает уничтожить себя.

Кредо последователей философии пустоты: экс нихило омне энс куа энс фит – «всякая сущность, коль скоро она сущность, создана из ничего» если сущность человека – ничто, следовательно, ни личность, делающая выбор, ни мир, полный разнообразных перспектив, особого значения не имеют. Для человека в гуне благости имеет значение, во всех обстоятельствах предпочитать внутреннее благополучие порабощению внешним разнообразием. Для того, кто находится в гуне страсти, имеет значение погружение во внешнее разнообразие; для него оно важнее, чем забота о внутреннем благополучии. Но для человека в гуне невежества, все это – пустая трата времени.

Люди в благости стараются избежать возможности утратить себя в пучине материальных привязанностей, тогда как страстные люди не видят в том ничего страшного. Однако и они прилагают усилия, чтобы освободиться от проблем, порожденных их привязанностью к материи. Люди невежественные тоже стремятся к свободе, но не видят никакого смысла в усилиях благостных и страстных натур. Они не верят ни в вечную жизнь, ни в мирское счастье, а попытки достичь всего этого им кажутся тратой времени, абсурдом и бессмыслицей. В своей работе «Калигула», французский философ Альберт Камю писал:

«Сказать по правде, и мир, и так называемый порядок вещей, совершенно невыносимы. Вот почему я хочу на луну или стремлюсь к счастью, или к вечной жизни, к чему-то, что может показаться безумным, но не имеет ничего общего с этим миром… этот мир не имеет никакой значимости; едва осознав этот факт, человек уже обретает свободу… и тем не менее я знаю… ничего из того, что мне нужно получить невозможно. Невозможно!»

С одной стороны, Камю выступал поборником невежественной свободы, отрицания жизни в этом мире. Такая свобода совету отрубить голову, чтобы избавиться от головной боли. И, тем не менее, Камю вынужден признать, что наши подлинные желания и устремления не в том, чтобы просто отвергнуть мир. Мы желаем и стремимся к подлинной свободе, свободе делать невозможное. Что же скрывается под словом «невозможное», «несуществующее в этом мире», отсутствующее в матрице нашего нынешнего опыта? Как объяснялось ранее, эта свобода доступа к подлинному счастью, состоящему из вечного существования, полного знания и чистого счастья, хотя невежественному человеку подобная свобода кажется невозможной, а следовательно – безумной.

Высшая сила

Для того, кто запутался в трех гунах материальной природы, истинная свобода невозможна. Проведя много жизней в попытках найти свободу в пределах гун, человек может захотеть покинуть мир материи. Но для этого необходимо преодолеть желание обрести силу и власть над материальным миром. Желание силы отречения от мира свойственно благости, сила повелевать миром – страсть, а сила крушить – невежеству. Силы – в руках Бога. Душа попадает в материальное рабство, когда пытается имитировать могущество Бога, единственного всемогущего властителя трех гун. Богом стать невозможно. Попытки имитировать Его отдают душу во власть трех гун.

Но последователи философии невозможного весьма упорны. Некоторые из них согласны с тем, что наивные попытки стать Богом обречены на провал. «Наивно» в их понимании означает «пытаться стать Богом в личностном отношении».

«Да, - говорят они, - желания приводят к падению, мы попадаем во власть гун, но это относится только к желаниям личности. Следовательно, Бога легче осознать как сумму всех душ, лишенных личностных качеств. Божественность предполагает полное отсутствие имени, формы, качеств, деятельности и взаимоотношений. Мистический транс пробуждает силу безличной божественности, а она постепенно растворяет различия между «вы» и «я», «то» и «это». На высшей стадии совершенства мы понимаем, что душа – это вселенная, вселенная – это Бог, а Бог – это живые существа. Так Единая Душа освобождается от привязанности к гунам, которые на самом-то деле не что иное, как проявления личностных взаимоотношений: отречения, контроля и уничтожения». Но где же в таком случае подлинная свобода выбора?

Один удар, и ты свободен от оков;

Ничто тебя не держит, и ты ни за что не уцепился;

Вокруг лишь пустота, и ясность, и сиянье;

Здесь нет занятия уму;

Здесь мысли, чувства, знанье и воображенье – 

Бессмысленны.

Это буддийское стихотворение возвращает нас к проблеме имперсонализма. Если все – пустота, а мысли, чувства, знание и воображение бессмысленны, то нет реальной возможности сделать выбор, следовательно, нет подлинной свободы. Но, тем не менее, этот стих выражает выбор, сделанный поэтом. Зень Стань, его автор, сознательно стремится к своей цели. Он предпочитает ни за что не цепляться и не позволять чему-то удерживать себя, а не наоборот. Ему, пусть и имперсоналисту, не избежать проявления самой сути личности – выбора.

Старания нейтрализоваться, при помощи духовной силы сделаться пассивным, сами по себе противоречивы. Дух – активен, а не пассивен.

дхендрия-прана-мано-дхйо ми

йад-амса-виддхах прачаранти кармасу

наиваньяда лаухам ивапратапам

стханешу тад драштрападешам эти

Раскалившись в огне докрасна, железо приобретает свойства огня. Точно так же и тело, чувства, жизненная сила, ум и разум, по воле Верховной Божественной Личности соприкоснувшись с частицей сознания, начинают действовать, сообразно своей природе, хотя сами по себе, они всего лишь сгустки материи. И как железо не способно жечь, не раскалившись в огне, чувства этого тела не способны действовать без вмешательства Верховного Брахмана. (Ш,Б, 6.16.24)

Частица сознания (амса), о которой идет речь – и есть душа. Она исходит из Верховной Личности, о которой мы поговорим подробнее в следующей главе. Здесь же необходимо всего лишь отметить тот факт, что и Верховная Личность, и исходящая из Нее душа – это деятельный дух. В этой аналогии дух – огонь, а матрица (тело, чувства, жизненный воздух или прана, ум и разум) – железо. Оказываясь в огне, железо приобретает его свойства. Подобным же образом, движение духовного заряда активизирует материальную матрицу, точно так же, как движение электрического заряда активизирует магнитное поле. Дух активизирует материю через время, посредством которого Всевышний повелевает вселенной, о чем Он Сам говорит в одиннадцатой главе Бхагавад-гиты. Фазы вселенского хода времени проявляются как гуны (качества) природы: творение (страсть), опора (благость) и разрушение (невеждество).

В Шримад Бхагаватам 3.25.15 объясняется, как три гуны могут связывать личность, и как от них можно освободиться:

четах кхалв бандхая муктайе чатмано матам

гунешу сактам бандхая ратам ва пумси муктае

Стадия, на которой сознание живого существа привлекается тремя качествами материальной природы, называется обусловленной жизнью. Но когда то же самое сознание привлечено Верховной Личностью Бога, человек обретает освобожденное сознание.

Здесь говорится о том, что выбор – это важнейшая функция сознания человека. Перед нами две перспективы: либо предпочесть общаться с тремя гунами природы, либо с Верховной Личностью.

Выбрав гуны природы, мы запутываемся в них (слово «гуна» означает «веревка»; гуны – это жилы-веревки, привязывающие душу к матрице временного существования). Стоит вот так запутаться, и динамичная суть души, ее способность делать выбор, начинает метаться от одного проявления материальной двойственности к другому: ум и материя, разум и глупость, добро и зло, свет и тьма, мужчина и женщина, юность и старость, здоровье и болезнь, жар и холод, удовольствие и боль, счастье и горе, богатство и бедность, красота и уродство, увлеченность и скука, трезвость мысли и капризы, святость и безбожие, честь и бесчестье, рождение и смерть, верх и низ.

Копаясь в материальной двойственности, душа жизнь за жизнью остается в пределах кшетры, собственного поля материальной деятельности. Избрав общение с Верховной Личностью, она распутывает узлы пут двойственности майи. И мы еще увидим, сколь безграничные возможности делать реальный выбор предоставляет освобождение в обществе Верховной Личности.